Париж, Марина Влади: Я не отвечаю больше на вопросы

40 лет назад, 25 июля, не стало Владимира Высоцкого. На наши вопросы ответили или промолчали близкие ему люди

Заслуженный артист России Анатолий Васильев одним из первых стал артистом любимовской Таганки, он пришел в театр с третьего курса Щукинского училища. Васильев и Борис Хмельницкий написали музыку для «Доброго человека из Сезуана», с которого начался театр. Высоцкий часто пел в его гримерке…

Такими Владимира Высоцкого и Марину Влади запомнили миллионы людей. Фото: Фоторепродукция Анатолий Жданов / Комсомольская правда

Вы старожил Таганки, помните, как Высоцкий появился в театре. Каким он был, как влился в труппу?

Анатолий Васильев: Я его и раньше знал. Мы в студенческом общежитии театральных вузов встречались, там мощная тусовка была. Студенческие посиделки — с батоном, с куском колбасы и с гитарами. Песни, болтовня, анекдоты… Владимир там часто появлялся. Впервые запомнил его поющим «Таганку» и «Клены выкрасили город» Кохановского. Остальные песни были на блатную тематику, позже он и сам их не любил. Тогда много людей увлекались гитарой и пели что-то подобное, так что особенно он не выделялся. Во всяком случае для меня. Я тоже пел, старинные романсы любил.

Вот так и познакомились. А на Таганке Высоцкий для меня появился сразу на сцене. В «Добром человеке из Сезуана» он играл племянника. Театр только набирался, вслед за курсом организовавшего его Любимова (туда входил и я) появлялись новые люди. Они показывались, кого-то брали, других нет. Шла нормальная жизнь молодого театра. Владимир довольно долго играл свою первую роль, затем перешел на другую — и поехало.

Каким он был, когда вы в общежитии с ним познакомились? Какое производил впечатление?

Анатолий Васильев: Плохое.

Почему?

Анатолий Васильев: Ну как вам сказать… Мне не нравилась манера Высоцкого, которая позже часто его спасала, — он был очень активным человеком. Но это была моя проблема, не его. Он сразу «занимал весь стол», все одеяло тянул на себя. Начинал петь, рассказывать анекдоты… И меня это жутко раздражало.

От чего это его спасало?

Анатолий Васильев: От жизни. Мне всегда было тяжело просить роли, пытаться проникнуть в какой-то проект, а Володя в этом смысле был по-хорошему настырный. Он хотел и тут играть, и там, и то сделать, и это. Уже будучи взрослым, всеми признанным человеком, он хотел и сняться, и снять, и написать, и опубликоваться, и чтобы сборник стихов был… И так далее. Это была его манера жизни, которая меня — по прошествии времени — уже не раздражала, а так скажем… настораживала, что ли. А ведь это была очень завидная черта характера.

Когда к Высоцкому пришла слава и он перестал быть обычным актером с гитарой в пиджаке-буклешке…

Анатолий Васильев: Я этого, как и многие другие в театре, не заметил. Мы очнулись, только когда он умер. А прежде… Актер нашего театра берет гитару, поет песни. Я пою, Ваня Дыховичный поет, Виталик Шаповалов. И Высоцкий тоже пел. Как он вышел на другую орбиту, мы прозевали.

Но он ведь звучал из всех магнитофонов, из всех углов!

Анатолий Васильев: Когда он поет у тебя в гримерке, а потом из всех магнитофонов, особенной разницы ты не чувствуешь. Из магнитофонов, кстати, звучали многие — Окуджава, Ким, Визбор. Тогда была магнитофонная жизнь. На Грушинский фестиваль приезжали со всего Союза парни и девчата с магнитофонами. Бегали между кострами, записывали поющих. Туча была таких людей, для нас Володя был среди них. А когда он вырвался вверх, мы зеванули. Те, кто был далек от него, любители, записывающие его песни, ухватили это раньше нас.

Театр понял это во время похорон Высоцкого, на которые пол-Москвы собралось?

Анатолий Васильев: Какие пол-Москвы! Вся Москва. Похороны оглушили всех, даже тех, кто понимал про Владимира многое. Москва была пустая, Олимпиада же шла, и вдруг такое скопище народа… Это потрясло и опрокинуло всех, никто такого не ожидал. Это был восклицательный знак, подытоживающий его жизнь, мощный предфинальный аккорд.

Говорят, что основной чертой Высоцкого была доброта и верность друзьям.

Анатолий Васильев: Основных черт у него было много, но то, что он был потрясающим другом, это совершенно верно. Если он дружил с кем-то, то для него это было святое. Он даже своей Марине об этом говорил: для меня важнее не ты, не то, что принято считать главным в жизни, а друзья.

А насчет доброты… К друзьям он был добрый, к недругам недобрый. Того, на кого злился, мог открытым текстом послать куда подальше.

Что его погубило?

Анатолий Васильев: Я думаю, что там был большой комплекс всего. И его отношение к себе, и желание вырваться в какие-то пределы, куда он никак не мог попасть. А еще он очень рано почувствовал, что такое уйти из жизни. И что ему это грозит.

Как это?

Анатолий Васильев: Все сказано в его поэзии — что смерть все время вокруг него бродит, машет крыльями. «И я со смертью перешел на «ты»…» И в этом ощущении близкого конца он, конечно, немного торопил себя, гнал. Плюс характер — и то успеть, и это.

Что он не доделал, какие роли не сыграл?

Анатолий Васильев: Насчет ролей не могу сказать, но наша страна так замечательно живет, что материала для песен у него была бы куча. Он бы еще столько написал!

Если бы у вас сейчас была возможность поговорить с ним, что бы вы сказали?

Анатолий Васильев: Я бы сказал: «Привет, Володя!»

Фото: предоставлено Первым каналом

Письмо Марине Влади

Каков он — Париж Высоцкого?

«Уважаемая Марина Владимировна, к Вам обращается корреспондент «Российской газеты» в Париже Прокофьев Вячеслав. В январе 2009 года перед Вашей поездкой в Москву я приезжал к Вам в Мезон-Лафитт. Деревья и кустарник в саду были покрыты снегом. Мы долго беседовали, а в самом начале, может быть, вы помните, прилетела малиновка и стала внимательно прислушиваться к разговору, на что Вы тогда обратили внимание.

/…/ Я же был бы Вам весьма благодарен, если Вы нашли возможность ответить мне устно по телефону или же, если пожелаете, письменно на адрес моей электронной почты на три вопроса, которые по сути об одном и том же. «Париж Высоцкого: чем для Высоцкого был Париж? Где бывал, что посещал, где любил гулять? Что вы можете рассказать про эти места россиянину — искреннему поклоннику Высоцкого, оказавшемуся в Париже?»

К сожалению, ответ Марины Влади оказался очень лаконичным: «Очень жаль, но я не отвечаю больше на вопросы. Всего вам доброго! М.В.».Акценты

Очень порядочный и очень несчастный

Николай Дупак был директором Таганки с 1963 до 1977-го и с 1978 по 1990-й. В будущий театр на Таганке он пришел до Любимова и пригласил его на работу в 1964 году. Дупак придумал и утвердил новое название Московского театра драмы и комедии и эмблему театра — красный квадрат с черными словами по периметру. В том же году в труппу Таганки был принят Высоцкий…

Николай Лукьянович, вы, насколько я знаю, взяли Высоцкого на работу, благодаря вам он попал на Таганку.

Николай Дупак: Мне его отрекомендовала наша актриса Тая Додина. Она о нем очень хорошо говорила. Сказала, что у него не удалась жизнь — и в театре, и вообще. Что он очень порядочный и очень несчастный. А я верил Тае.

Человеком Высоцкий был хорошим?

Николай Дупак: Потрясающим! Уникально талантливым и очень добрым.

Что его погубило?

Николай Дупак: Его эксплуатировали так, что уму непостижимо. Он был как загнанная лошадь. Выступал на десяти концертах в день, чтобы купить в комиссионном магазине кулон Марине Влади за восемь тысяч. Нужно было содержать семью, маме помогать и самому что-то есть.

Текст: Алексей Филиппов