Жажда жизни

Мой отец Юрий Петрович Осипов до войны закончил ФЗУ и работал сначала проходчиком в угольной шахте, а затем там же электриком. Жил он у своей тетки Домочки. Мать его умерла еще в 1939 году, отсидев пять лет от звонка до звонка в советской тюрьме за то, что вынесла из колхозного амбара один килограмм зерна, чтобы накормить своего голодного Юрика — 1925 года рождения.

В начале 1942 года шестнадцатилетнего Юрика призвали в Красную Армию. На призывном пункте выдали ему в узелке матросскую форму, посадили вместе с другими призывниками в вагон-теплушку и куда-то повезли. А по дороге налетели немецкие самолеты и разбомбили эшелон. Тут же с неба посыпались парашютисты, раненного осколком в спину Юрика, не успевшего повоевать и даже не принявшего присягу на верность Родине, захватили в плен. Затем его, как и многих других, отправили в Германию.

На долю отца выпало сидеть в берлинской тюрьме и в двух фашистских концлагерях: «Обензее» в Австрии и «Матхаузен» в Германии. Конечно, это была не отсидка, а тяжелая трудовая повинность, каторга. В начале войны у немцев приказ был такой: раненых и больных молодых людей славянского происхождения не убивать. Живой раб лучше мертвого. Пленные в основном добывали в карьерах строительный камень и мостили дороги. За людей их не считали, выжимая все соки. Работали все на износ. Люди умирали от непосильного труда, от истощения, от безысходности, от болезней, от жестокого обращения.

За любую провинность выстраивали весь лагерь (а часто и просто для профилактики) и расстреливали каждого пятого. Каким-то чудом Юрий Осипов в число убиенных не попадал. Где бы он ни находился, читал одну и ту же короткую молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и сохрани! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и сохрани!» И при этом украдкой мелко-мелко крестился. А еще воспроизводил в своей памяти образ Христа, виденный им на иконе в той самой церкви, где ребенком воровал моченые яблоки у станичного попа. Он повторял свою молитву всегда и везде: и когда работал в каменоломнях, и когда укладывал брусчатку, и когда стоял в строю, а капо — старший по бараку — в это время вел счет для «профилактического» отстрела.

Иногда Юрик чувствовал каким-то внутренним звериным чутьем, что сегодня он будет пятым и что сегодня некому падать, и ни один знакомый или незнакомый доходяга с ним местами не поменяется… Трудно сказать, откуда у него появлялось это ясное понимание наступающей катастрофы, но только внутренний голос подсказывал ему, что нужно смываться… в барак, под деревянные доски пола. Он это проделывал не один раз. Сидел там и шептал свою молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и сохрани!» И странное дело, ему эта «шалость» в кавычках сходила с рук…

И в тюрьме, и в лагерях отца не покидало сильное, страстное желание хоть одним глазком еще раз увидеть свой родной Дон и свою родную Романовскую. Юрий часто представлял себе, как он здоровается с Доном, как Дон ласкает его, обнимает своими водами, окатывает мелкими серебристыми брызгами. А вокруг него хороводят мелкие рыбки — красноперки, тарань, подлещики… Сзади чайка речная пала стрелой… но перед самой водой распустила крылья, схватила какую-то рыбину и тяжело полетела над водой, набирая высоту. И над всем этим синее-синее небо…

Юрик часто представлял себе освобождение из концлагеря. Как он, приехав домой, на белом коне отправится сватать невесту, и даже придумал имя своему первому сыну. Многое еще рисовал в своем воображении молодой человек по ночам, лежа на жестких нарах концлагеря, не забывая о своей молитве.

Но чтобы все это осуществилось, необходимо было еще выжить, а чтобы выжить — нужно было элементарно есть. И в этом парню странным образом везло. В лагере вместе со всеми находились немцы-антифашисты. Одному из них Юрий приглянулся. При более тесном знакомстве немец показал на себя и сказал: «Ich bin ein Arbeiter!» И повторил по-русски: «Я есть рабочий! Эрнст Тельман. Я, — Russland — Россия — Дружба! Hitler — kaputt! Я ездил Москва! Я имел Kinder… einen Sohn — сын… — Сталинград — гореть — танк… Тельман — Я — Россия — Дружба! Понимать? Рот Фронт!»

Не все тогда понял Юрик из рассказа немца, но после этого тот стал подкармливать его, отдавая часть своей пайки. Какими-то путями благодетель Юрика узнавал о предстоящих «шмонах» и предупреждал об этом, защищал его от беспощадных капо, выслуживающихся перед начальством.

Нередко Юрику доставались остатки каши со стенок кухонного котла. Эсесовцам, охраняющим военнопленных, было скучно, и они придумывали себе различные забавы… Например, выстраивали желающих подкормиться на расстоянии десяти метров от котла, давали команду, и заключенные бросались наперегонки, стараясь сбить, оттолкнуть соперника, чтобы успеть занять место у котла. Когда допущенные к котлу начинали есть остатки каши, двое здоровенных эсесовцев устраивали им порку. Заключенные едят, шкребут, шкребут… А эсесовцы их порют, порют, порют… Эсесовцам нравилось, когда люди орали от их ударов. А так как Юрик орал красочнее других, иногда придуряясь, эсесовцы в обязательном порядке желали видеть его тощую задницу, торчащую из котла. А поэтому во время бега к котлу давали ему «зеленую улицу», и Юрик, получая жестокие удары дубинкой, орал благим матом и жрал поскребыши, свисая головой вниз… При этом успевал произносить свою спасительную молитву: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, спаси и сохрани!»

Повезло еще Юрику и в том, что в последнем концлагере «Матхаузен», где он содержался, находился здоровенный грузчик из Ростова-на-Дону. Звали его Семен. Так вот, этот Семен тоже был мечтателем и защитником Юрику. Ничего тут не поделаешь, земляки! Мечтали они часто вместе о родном крае, о Доне, о будущей жизни.

И как-то так получалось, что смерть обходила их стороной. На их глазах людей расстреливали, жгли, топтали, забивали насмерть дубинками, прутьями, ногами. Они отвозили истерзанные трупы в крематорий на тележках… Чувств при этом никаких не испытывали… Они притупились… Для них все происходящее стало как бы привычным, будничным, уже обычным делом…

Так случилось, что освобождали Юрика и Семена американцы. Охрана под натиском войск разбежалась кто куда… Дело было перед самым Днем Победы… На территорию лагеря въехали на «Виллисах», «Студебеккерах» и «Харлеях» американцы и прямо с грузовиков стали разбрасывать разные продукты: хлеб, шоколад, консервы, тесто… Это было роковой ошибкой со стороны союзников по отношению к бывшим узникам концлагеря. Многие из них поплатились жизнью тогда за свою неосведомленность и за откровенную глупость американцев. Бывшие заключенные, изголодавшиеся за долгие годы, хватали пищу, засовывали ее тут же в рот и, не сходя с места, умирали. Желудки их не работали, как у обычных людей, пища застревала, становилась, как в народе говорят, колом.

Люди умирали в муках, катаясь по земле от раздирающих болей внутри. Пока американцы разобрались, в чем дело, не один десяток полег, не дожив до освобождения.

Немец-антифашист, который Юрика подкармливал в лагере и который к тому времени успел помереть от туберкулеза, говорил ему перед самой смертью, что он точно знает, что свобода скоро придет, и предупреждал парня, чтобы тот не ел сразу много, когда будут раздавать продукты. Откуда у него были сведения о скорой победе России и союзников — неизвестно. Откуда у него были такие знания по поводу осторожности с приемом пищи голодными людьми — тоже непонятно. Но факт остается фактом. Да и Семен тоже предостерег: «Не спеши… Иначе сдохнешь и не увидишь своего Дона-Батюшку и свою станицу».

Освободившись, прошел Юрик со своим другом Семеном всевозможные процедуры-проверки, так называемые фильтрации. Семен поехал домой в Ростов-на-Дону, а Юрика призвали в Красную (Советскую) Армию по причине того, что он еще не служил. Подкормили его какое-то время, конечно, и отправили в часть № X в Австрию, где еще долго находились наши войска. Но, не прослужив и года, Юрий был комиссован и списан вчистую — у отца открылся застарелый лагерный туберкулез.

И вот он приехал домой на Дон, в свою любимую станицу. Залечил свой туберкулез народным средством, и начало сбываться то, о чем он мечтал, что рисовал в ярких картинах в своем воображении в лагерях смерти. Он рисовал жизнь.

Вера в жизнь, жажда жизни победили!