Помните!

К 80-летию освобождения Ростовской области от немецко-фашистских захватчиков

Колесов Геннадий Семенович, член Союза писателей России, автор двенадцати книг прозы и стихов. Родился на востоке Ростовской
области в семье сельских интеллигентов. Отец – участник Великой Отечественной войны, рядовой пулемётчик, более сорока лет проработал сотрудником сберкассы. Мама – учитель в довоенное и послевоенное время, затем три десятилетия — библиотекарь. От неё любовь к книге, она была первым читателем и рецензентом его произведений.
В роду автора переплелись судьбы трех славянских народов. Предки отца – природные казаки. Из донской станицы Иловлинской они переселились в станицу Атаманскую на реке Сал. Дед матери — белорус, в конце 19 века прикочевал на Дон в поисках лучшей доли из Могилевской губернии Российской империи. А бабушка в девичестве носила фамилию Глушко, их семья перебралась в приманычье из Малороссии. Символично, что герои настоящей публикации родились и жили в трех республиках Советского союза, защищали от врага общую Родину.
Создание книги «ПОМНИТЕ» — своеобразный долг памяти автора славному поколению наших предков, попытка показать молодому поколению весь трагизм войны и в то же время примеры пронесенной через всю жизнь всепоглощающей любви.

ОТ АВТОРА

Слова данной книги – это обращение к вам, тем, кому семнадцать лет, как моей героине Анечке, девятнадцать, как сержанту Дмитрию Баранчуку, двадцать четыре, как лётчику Григорию Жовтоножко. В работе нет придуманных героев, захватывающих сюжетов, есть только правда, сохраненная память поколения победителей, пронесенная через десятилетия. Это они рассказывают вам, живущим сегодня на этой земле, что такое война, где рядом жизнь и смерть, любовь, самопожертвование, подвиг и бессмертие. Как капитан Кореньков, лейтенант Цилюрик, сержант Шемонаев, находясь в критической ситуации у плотины Веселовского водохранилища, спасли от окружения фашистами две армии, взорвав её.

Рядом с ними в промороженных окопах, сырых блиндажах, зарываясь в холодный снег, воевали ваши деды — прадеды. А ваши совсем ещё юные бабушки под огнём врага выносили с поля боя раненных, контуженных воинов, хоронили павших. Голодные, в изорванной одежде и обуви, надрывались в работе на полях, фермах, в заводских цехах, приближая победу над ненавистным врагом. «Всё для фронта, всё для победы!» — эти слова были не просто лозунгом – смыслом жизни поколения военных лет. Им вы обязаны жизнью. Человечество – избавлением от фашизма. Все они были Героями!

ПОМНИТЕ!

Книга состоит из трёх блоков. Каждый раскрывает подробности малоизвестных, но значимых эпизодов Великой Отечественной войны, а главное, повествует о судьбах людей, прямых участников этих событий. Для любознательных исследователей в ней представлены карты, схемы, выписки из фронтовых документов. И, конечно же, прекрасные лица моих героев. Хочется верить, что вы, молодые, креативные, познакомившись с ними, захотите получше узнать историю своего рода, родного края, России. И будете достойными наследниками славы ваших великих предков.

Вьётся по задонской степи малая речка Мечётка. Как и положено, правый берег высок и обрывист, с него открываются дали расчерченные квадратами полей. Кое-где сохранились прибрежные луговины и поросшие камышом займища. В пойме, вдоль речки, протянулись улочки хутора Каменный. Сегодня он Зерноградского района Ростовской области, до 1960 года – Мечётинского. До революции он звался Церковным, но этого практически никто уже не знает. Вряд ли в нём находилась церковь, скорее всего эти земли были приписаны к одному из храмов Кагальницкого благочиния.

______________________________________________________________________________________________________________________

Братская могила №61-1846/2014. Здесь покоится прах около 5тысяч воинов, погибших в боях за хутор Каменный в январе 1943 года. Имена только 725 воинов известны. Они на мемориальных плитах захоронения. Фото Александра Тихонова.

Хутор и сейчас невелик, весь просматривается с правобережной кручи. А восемь десятилетий тому назад и вовсе было там пол сотни домиков из самана да два-три строения деревянных, общественных. Его и на карте едва видно. Железная дорога в стороне, ни склада, ни аэродрома рядом, но так сложилось – затянулся на хуторе смертельный узел войны. При освобождении крупных городов потери бывали меньше.

Здесь же, в холодном январе 43-го, полегли в жесточайшем противостоянии с фашистами тысячи советских воинов. Вдумайтесь: только убитыми 248-й стрелковая дивизия в районе хутора Каменный за пять суток потеряла 4 123 человека. Причём в сводке не отражены боевые потери приданных дивизии 52-й и 79-й особых стрелковых бригад и соседних соединений.

С восточной стороны хутора, посреди поля, — мемориал со стелой, — на мраморных плитах бесчисленными рядами высечены их фамилии. Рядом большой холм неправильной формы, местами просевший, страшный – место захоронения павших. А где-то есть ещё и старая силосная яма, куда той морозной зимой свозили со всей округи погибших. Несложно понять, что потери немцев, врывших свои укрепления в правый, крутой берег Мечётки, были несравненно меньше. Не исключаю, что кто-то скажет: «Нашёл тему! О той войне написано и издано бессчётное количество книг, есть мемуары солдат и полководцев, нужно ли опять ворошить прошлое? И возможно ли сказать новое слово через семьдесят пять лет после Победы

Конечно, я не сделаю открытия. И войну я знаю из тех же книг и кинофильмов. А вы придите, скептик, в эту Каменку, постойте молча у холма упокоения, как я стоял с живыми тогда ещё участниками давней трагедии. Задумайтесь. Для нас это, пусть и трагический, но эпизод истории, а для них – память юности. Они – последние на нашей земле герои великой войны. Герои! Их судьбы — кровь, страх, голод, боль, потери — и преодоление. Достойная жизнь, сохранённая память. Правда. Я постараюсь донести до граждан двадцать первого века, особенно молодых, их слова и мысли. Передать без прикрас и сочинительства эту правду. Услышать её мне представилась возможность из уст людей настолько уникальных, что оставить в забвении ими рассказанное, было бы великим грехом. Их голоса – в магнитофонных записях, стенографических набросках, их лица – на моих снимках. Мы породнились за долгие часы общения. Их воспоминания о трагических событиях января-февраля 43-го года легли в основу этой документальной повести.

Мои герои: Анна Павловна Богданчук, в замужестве — Никоновиченко – выпускница Мечетинской средней школы 1941 года, пережившая немецкую оккупацию. Ей, семнадцатилетней девочке, пришлось поднимать останки воинов, погибших в боях за хутор Каменный. Дмитрий Кузьмич Баранчук – старший сержант 902-го полка, 248-й стрелковой дивизии — участник боёв за освобождение хутора Каменного. Валентина Ивановна Лубяная, в замужестве — Чупринина – едва не сожженная заживо жительница хутора Каменного в период ведения там боевых действий. Встречи и общения с ними происходили почти десять лет тому назад. Я общался с этими уникальными людьми, фотографировал их, записывал воспоминания. Сначала в моих планах было написание очерка о трудном освобождении хутора. Но тогда всё моё время было отдано работе: стройкам, поездкам по области. Вечерами я заканчивал формирование одной из главных книг в моей творческой биографии и подготовку к её изданию.

Потом были другие проекты и публикации, но трагедия хутора Каменного и подлинный героизм моих тогдашних собеседников исподволь вырисовывались в нечто большее, чем простое описание, сухой очерк. А тесный контакт с поисковиками, участие в раскопках и поиск родственников поднятых бойцов, обострили моё восприятие военных действий периода Великой Отечественной войны. Мои друзья – поисковики предоставили хроникальные документы, карты, иллюстрирующих цепь давних трагических событий в районе хутора Каменного. Спасибо им! Пусть эта работа станет символическим памятником подвижничеству, патриотизму моих героев, их самопожертвованию во имя победы над врагом. Примером для семнадцатилетних, счастливо живущим под мирным небом.

ПОМНИТЕ!

АНЕЧКА

В моём «скворечнике», рабочей комнате под крышей дома, стоит старинный шкаф, казачье название – горка. Верхняя часть его остеклена, в щели, под штапиком, я выставил свои детские, семейные фотографии, открытки полувековой давности. На цепочке карманных часов – гирлянда значков: октябрьский, пионерский, комсомольский, значок ударника коммунистического труда. Всё это перед моими глазами, за рабочим столом, греет душу, мысленно уводит в прошлое. Из далёкого прошлого и маленькая карточка, обрезанная домиком, на обороте обрывки фраз, выписанные округлым девичьим почерком. Улыбчивое, искрящееся счастьем лицо, блинчик вязаной шапочки, потёртая кожаная курточка. Анечка Богданчук. Я знаю: в свои семнадцать лет она была влюблена. Это мысли о нём озаряют её душу; кажется, она порывается сказать что-то очень важное и доброе. Не скажет уже никогда. Нет на этом свете ни Анечки со снимка, ни того, кому предназначалась её улыбка и свет души. Сценарии жизни бывают такими неоправданно беспощадными, а сама она так быстротечна…

Анна Павловна. Умница и красавица даже в преклонном возрасте. Заслуженный учитель РСФСР, обладатель уникальной памяти, Человек с большой буквы. И выпала мне честь общаться ней, услышать из её уст историю её жизни, любви и рассказ о давней трагедии, произошедшей холодной снежной зимой 1943 года. Осталось только изложить на бумагу расшифровки магнитофонных записей тех памятных встреч…

Исследование цепи событий, связавших в смертельный узел противостояние советских войск и фашистов под хутором Каменный, привело меня в станицу Мечетинскую. Это была наша первая очная встреча с Анной Павловной в 2010 г.

В её маленьком домике мы знакомимся, она угощает чаем с вишнёвым вареньем, говорим о том, что ей близко: о школе, которой отданы десятилетия труда, кардинальных изменениях в жизни страны, больше похожих на повальный грабёж. Умная и аналитичная, она воспринимает всё происходящее в настоящее время как личную беду, правильно оценивает ситуацию, но тут же высказывает уверенность: всё образуется. На долю её поколения выпали события куда более трагичные, полные невосполнимых потерь – голод, война, оккупация родины врагом. Выстояли, пережили. Постепенно мы переходим к обсуждению этого периода её жизни, я прошу разрешения включит магнитофон. Прекрасная память, правильная русская речь, так роднит мою собеседницу с моей ныне покойной матушкой, так же работавшей учительницей до войны и в войну. Это греет мне душе, а Анна Павловна неторопливо начинает своё повествование…

— Мне трудно вспоминать своё детство, как – то всё зачернила война. Летом 1942 года нас, шестнадцатилетних, собрали и отправили под Ростов окопы копать. Там больше прятались, чем работали: немцы бомбили беспрерывно. Кто дал команду, не знаю, но в средине июля отпустили и двинулись мы домой. Редко когда удавалось подъехать, больше пешком шли. Над железной дорогой грохот от взрывов стоял, всё горело, пробирались по малым хуторам, а чаще – полями. Вскоре, уже в Мечётинской узнали: наши Ростов сдали, немец через Дон валом валит. Планировали эвакуироваться, но не успели. Колхоз хлеб убирал, меня учётчицей поставили, мама на молотилке работала, жили и ночевали в бригаде в семи километрах от станицы. Грузили пшеницу на брички и отправляли в Егорлык.

Ночью 27 июля немцы на машинах и мотоциклах ворвались на полевой стан. Нас всех сразу согнали в баз, человек двести, поставили охрану. Утром коровы ревут, свиньи визжат, а немцы смеются, тут же мыться затеялись. Не верьте, что они культурная нация – нас за людей не считали – с туалета идёт, штаны спущены. Часть молодых девчат в церковь увезли, якобы полы мыть, а там издевались над ними. Книги зажгли в библиотеке, в организации «Заготскот» — корпуса, горело всё. Привезли избитого председателя колхоза, Николая Федоровича Овчаренко, заставляли работать, но он встать не мог — положили под стеной. От нас потребовали продолжать хлеб молотить, я худенькая была, меня учётчиком так и оставили. Старались поломать молотилку, пыльное зерно засыпать в мешки. Через неделю на легковой машине приехали немцы, с ними русский, полицай. Немец говорил речь, а тот переводил: «Вас освободили от врагов», — и всё такое. Куда — то везли наших пленных на машинах, остановились на стане. Они раненные, кричат: «Пить, пить…» Женщины бросали пирожки, бутылки с водой, а конвоиры отнимали и били. Полицай ударил солдатика, кто-то крикнул: «Что ж ты, гад, делаешь!» Искали, женщины в круг встали, никто не выдал. Память молодая была, врезалось всё это.

А как у некоторых шкуры поменялись сразу. Был у нас один, колодцы копал, Чеботарёв Андрей Филиппович, раньше псаломщиком числился при церкви. Когда в колхоз принимали, клялся, что отрёкся от бога. Немцы в станицу входили, люди в землянки попрятались, а он ведро молока выставил, хлеб – соль на рушнике – хозяев встречать вышел. Тут же шляпу одел, трость в руках, те поставили его бригадиром. Мы с восхода солнца клещевину пололи, только присели перекусить, он тут как тут, орёт: «Встать!». Я возьми и скажи: мы не военные… Он взбеленился: «Знаю, где отец твой, поеду и заявлю в полицию!» А я в ответ выпалила: «Там же где твой брат и племянник — в казачьих войсках…» — и убежала. Он только в двуколку сел, мама перед лошадью встала, схватила за уздечку: «Разорву гада, сейчас на кусочки», — кричит и к нему. Он сразу струсил: «Да я ничего, ничего…» Потом мальчишки как – то ночью одели ему мешки на голову, ноги, били со всех сил, мстили. С фашистами отступил, говорят, живым остался…

В станицу из Новочеркасска явился то ли со своими охранниками, то ли помощниками важный генерал. Русский, в Гражданскую войну руководивший белыми частями. По его команде конные по улицам скакали, всех оставшихся мужчин собирали на казачий круг. Наш сосед потом маме рассказывал, что был это сам Петр Краснов. В фашистской форме, но при Георгиевских крестах. Красиво и долго говорил о мытарстве казачества под игом большевизма, а потом призвал земляков встать под знамена немецкой освободительной армии. Зря дулся. Молчанием его речь встретили. Всего два или три человека записались, так он, говорили, от обиды даже на обед полицаями приготовленный не остался, уехал не солоно хлебавши.

Ровно полгода были мы под немцем, как – то выживали в погребах и землянках. Новости все на базаре узнавали. Нас, молодых, родители старались спрятать, туда не пускать, чтобы в Германию не угнали. В облаву попадали и были вывезены со станицы сотни девушек и молодых женщин, многих я знала. Радовались, когда взрослые услышали, от полицаев наверно, что под Сталинградом целую армию фашистов окружили. Шептались, что поезда с обмороженными и раненными врагами через станцию шли, верили: скоро наши вернуться.

Часа в три ночи, 27 января, стрельба пошла – со стороны Сальска подошла наша часть и сразу стала наступать на станицу. Ночь лунная, в стороне профиля стояло восемь амбаров, немцы их зажгли. Светло стало, всё грохочет, мы все сбежались, в какой – то саманной хате прятались, человек пятьдесят. Мальчишки выберутся на крышу, рассказывают потом: «Косят фашисты наших из пулемётов — те так и падают на снег». Больно! Отбили немцы атаку. Недалеко их штаб был: генерал и офицеры. Наутро оттуда приходят двое, меня с подружкой забрали и повели. Оказывается, от взрывов в печи дымоход растрескался, нас заставили глиной трещины замазывать. Работу сделали, подружка немного знала немецкий язык, начала проситься и нас отпустили. Время проходит, опять идут за нами два молодых немца. Оказывается, у них пропал русско – немецкий словарь, нас надо арестовать. Сестра спрятала обоих в погребе, они догадались об этом, требуют выходить. Мальчишки нас за ноги держат, не пускают. Есть счастье: в это 11 время какой – то шум-шум, крики по-немецки, убежали солдаты.

Потом говорили, что наши танки с другой стороны в станицу ворвались. Вернулись с матерью домой, а на столе мой комсомольский билет лежит (я его под сундуком прятала) и фотография брата в военной форме. До сих пор не знаю, как такое приключилось, кто нашёл. Час тому назад меня бы просто пристрелили за это. Судьба сберегла или Бог… Дня два у нас почти тихо было, немцы грузились на машины, в вагоны, бежали. 30 января советские войска заняли железнодорожную станцию и полностью освободили станицу.

Вся Мечётка была войсками забита. Техники мало было. Запомнилось: много повозок, а в упряжках лошади и верблюды. Люди выбрались из своих подвалов, так необычно было слышать смех на улицах. Солдаты молодые, мы рады, перезнакомились. Газеты появились, митинг провели. Не дали им отдохнуть. Уходили вдоль речки, пели: «До свиданья, города и хаты». А на западе уже трое суток страшный грохот стоял, бой вовсю шёл, ночью в полнеба зарево стояло. В Зернограде живет его участник, Баранчук Дмитрий Кузьмич, мы хорошо знакомы, он в институте всю жизнь проработал. Вы встретьтесь с ним. Здесь я хочу сделать паузу, прервать на время рассказ Анны Павловны. К счастью, Дмитрия Кузьмича я знал ещё будучи студентом, но не предполагал, что ему приходилось воевать на зерноградской земле. Наша встреча точно состоится, и, как окажется, он заслуженно станет героем настоящей повести. Какие военные действия проходили с 28-го января по 2-е февраля, читатель может узнать из комментария военного историка Санина Дмитрия Николаевича.,фронтовых сводок и сообщений.

Документальное подтверждение воспоминаниям Анны Михайловны даёт исследование профессионального историка, автора книги «Боевые рубежи Маныча», поисковика с более чем тридцатилетним стажем — Дмитрия Николаевича Санина.

БОИ В КАМЕННОМ

Чтобы дать планомерно отойти главным частям 1-й Т.А. через Дон, противник, прикрываясь арьергардными частями, продолжал упорно обороняться на рубеже: Ново-Ивановка, Лобова Балка, выс.78. Другие его части отступали из района Каниболотская, в направлении Тихорецк, Незамаевская. В районе Ново — Ивановка немцы сосредоточили до 20-ти танков, до 2-х эскадронов конницы и группы автоматчиков. Их боевые действия, поддерживались небольшими группами самолетов люфт-ваффе 3-4. Исходя из создавшейся обстановки, 29.1.43 года Командующий СКФ Герасименко решил ударом во фланг противника одной дивизией 44-й армии генерал-лейтенанта Хоменко содействовать подвижной конно — механической группе генерал-лейтенанта Кириченко. Ей, до подтягивания артиллерии и подхода танков, было приказано активно оборонятся на занимаемых рубежах и главное уничтожать базу прорвавшихся танков противника. 140-й т.бр. из Сергеевки, 15-й т.бр. со стороны села Нагутское форсировано выдвигаться в направлении Ново-Александровка. Одновременно командующий просил командарма 28 армии Южного Фронта генерал-лейтенанта Герасименко, оказать помощь конно-механизированной группе ударом частью сил в направление хутор Калмыков. Части 79-ос. бр. 28 армии имели приказ выступить обходом с левого фланга в направлении Каменный во взаимодействии с 52 ос.бр. и 248 с.д. 28-й армии выбить противника и в дальнейшем овладев ст. Зерноград, отрезать отход частей противника со станицы Мечетинская. Из книги Г. М. Линёва «Путь к рейхстагу»: «…в районе Каменный-Манжуковский-Мечетинская завязалось большое сражение». В своих мемуарах «Марш на Кавказ. Битва за нефть» фашистский генерал Вильгельм Тике об этих событиях пишет: «С 28 по 30 января полки «Германия» и «Вестланд» южнее Мечетинской, были втянуты в тяжелые бои. Некоторые населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки, немецкие войска попадали в окружения и снова вырывались из него. Дивизия «Викинг» должна была удерживать этот рубеж, так как шедшая с Терека 111-я пехотная дивизия не успевала подойти. Действия танковой части были такие: днем – бой во всех направлениях, а ночью отход на Ростов». Важно отметить, что существенной помощи частям СКФ, 28 армия не смогла оказать, так как сама попала в тяжелое положение. События развивались следующим образом: 28.1.43 части 79-ой и 52-ой ос. бр. и 248 с. д. 28-ой Армии выступили на Каменный. Продвижение батальонов было сильно замедленно авиацией противника, которая в течение дня бомбила боевые порядки частей. К исходу дня части бригад всё-таки овладели х. Каменный, 52-ая ос. бр., захватив северную и северо-западную часть расположилась на отдых. Подошедшие части 79-ой ос. бр. также собирались расположиться на отдых. Достигли к вечеру х. Каменный и полки 248 с. д. (Ф-899 оп-24249 л-14). Весь день во время наступления, части 248 с. дивизии бомбили 30 вражеских бомбардировщиков и обстреливали 10 истребителей. Подошедший в Каменный 899 с. п. в составе 1177 арт. батарей 76 мм и 45 мм орудий, занял оборону на северо-западной окраине хутора Каменный. Подходили 905-й, 903 –й и 902-й с. п. Противник с наступлением темноты с разных флангов атаковал 20-ю танками и пехотой в х. Каменный, части 79-й ос. бр. Бригада попала в окружение, много бойцов бригады попали в плен. Части 79-й осбр решили отойти. В результате отходов через части 52-й ос. бр., части 79-й ос. бр. перемешивались, что затруднило управление частями этих бригад. Под танками погибли 1 и 3 артиллерийские батареи 79-ой ос. бр. 3-я батарея ведя героическую борьбу с группой 12 немецких танков дивизии СС «Викинг» до последнего, была подавлена их гусеницами. 1-я батарея успев подбить два танка и 6 машин с пехотой противника, была также раздавлена танками противника. Артиллеристы бригады уничтожили еще три танка и 2-е пулеметные точки, красноармеец Ильин из ружья ПТР сбил двух моторный самолет противника. Лишь только 31.1.43 вырвавшись из окружения, остатки бригады 79 ос. бр. вместе с командиром бригады, полковником Утургаури, отошли в район сх. Егорлыкский в составе 200 человек. Остальные бойцы 79 ос. бр., убитыми, ранеными и захваченными в плен, определялись в потери 2.500 человек. Части 52 отдельной стрелковой бригады в х. Каменный вели бой с противником. 29.1.43 весь день шел тяжелый бой. Части бригады были обессилены. Расчеты ПТО, ПТР и станковых пулеметов бригады были уничтожены противником. Боеприпасов оставалось мало. Но бригада продолжала сражаться. В результате боя 52 –й ос. бр. удалось подбить 3 танка и 2 сжечь. Было уничтожено и до роты солдат противника. Но и сама бригада понесла большие потери. Части 248 с. д. 29.1.43, поддерживая стрелковые бригады в Каменном, вели тяжелые бои с противником, который на участке дивизии вел наступление танками при поддержке авиации. Подошедшие внезапно 19 танков с автомашинами противника, атаковали части 248 с. д. и с первых выстрелов вывели со строя 3 орудия 76 мм и одно 45мм с расчетом 899-го стрелкового полка. Однако расчету 76 мм орудия лейтенанта Безроднего удалось подбить 3 танка, 1 один подбит из ПТР. Младший сержант Гудыменюк наводчик орудия батареи 76 мм пушек 899 с. п. с дистанции 200 метров прямой наводкой уничтожил 3 танка. Но и дивизия понесла тяжелые потери, во время бомбардировки вражеской авиации был тяжело ранен командир дивизии подполковник Галай. Убиты – начальник 1 отдела штадива капитан Еременко, военюрист Майданник, командир 902 с. п. – майор Кроха. 30.1.43 противник 40 танками и до батальона пехоты перешел снова в наступление. В результате ожесточенного боя противник выбил части 52-ой ос. бр. из хутора Каменный. Части отошли в южном направлении и сосредоточились на высоте сев. Ульяновский (см карту наступлений 52 ос. бр.) Противник, усилив силы большим количеством танков и пехоты, продолжил наступление на части 248-й с. д. Силою до 11 танков и роты автоматчиков атаковал КП дивизии. Три атаки были отбиты. Один танк подбит и уничтожено до взвода вражеских автоматчиков. В этом бою обороняющие КП 199-й пул. бт. и 412 ос. б., понесли большие потери в людях и технике. Погибли зам. командира по политчасти полковник Поваров и начальник подива майор Сидненко. 899-й стрелковый полк собравшись воедино в балке, сосредоточил круговую оборону и продолжал упорно обороняться. Обоз полка, который находился в стороне от стрелковых подразделений, был окружен и бойцы обоза были взяты в плен. Самолеты противника постоянно бомбили порядки дивизии. 902-й с. п. продолжал также обороняться. В ходе бомбардировки, как было сказано ранее погиб командир полка, и полк рассеялся. Управление его было потеряно. По инициативе майора Шлыкова принявшего на себя командование полком, рассеянные подразделения полка были собраны и стали оказывать сопротивление противнику. Более суток окруженный полк вел ожесточенный бой с противником. Рота офицера Гольдмана, окопавшись в посадке юго- западнее ст. Мечетинская стояла насмерть, не пропустив врага. Бойцы роты почти все погибли под гусеницами танков. Из книги Г.М. Линёва «Путь к рейхстагу»: 902-й с.п. вел тяжелый бой с противником. Штаб и спецподразделения полка понесли значительные потери от бомбежек противника. Однако они продолжали оборонять хутор Каменный. И лишь к вечеру они были вынуждены оставить хутор и отойти за реку. Целые сутки группа бойцов под командованием замполита Шаренко и начальника штаба капитана Алдырева вела в окружении ожесточенный бой со значительно превосходящими силами противника и лишь в ночь на 31 января с полным вооружением они прорвались через позиции немцев, и, вынеся раненых, вышли к поселку Манжуковский. Стрелковые батальоны первого эшелона также оказались в окружении. Они прорвали окружение противника на правом фланге в сторону ст. Мечетинской. Всем войскам из окружения удалось вырваться лишь тогда когда на их левых и правых флангах нашим войскам удалось нанести по противнику удар в направление пос. Зерновое. Лишь только 3-го февраля наши войска вновь овладели х. Каменный. Важно отметить, что на 28.1.43 части 248-й стрелковой дивизии имели 5. 969 человек то после боев в х. Каменном, понеся невосполнимые потери, — 1.846 человек. (Ф-1533 оп-1 д-66). По воспоминаниям бойцов 902 сп: «После боя мы увидели суровую картину. Тут и там лежали труппы наших солдат, а кругом разбитые самоходные орудия и разбитые танки. Мы нашли труп машинистки штаба полка Екатерины Андреевой. Страшно мучили её фашисты. Не добившись ничего, пригвоздили её к земле кинжалом». По неполным данным частям 248-й с. д. удалось подбить 19 танков и 2 автомашины. Многие бойцы и командиры дивизии были представлены к наградам. К орденам Красного Знамени были представлены мл. сержант Гудыменюк В.Г., ст. лейтенант Безродный А.Е., к ордену Красной Звезды наводчик орудия красноармеец Алтухов В.Д., ст. лейтенант Воробьев А.И., Орлов Н.А. и другие. Важно отметить, что части 28-ой армии, двигавшиеся в основном на верблюдах и имея в своем составе всего одну потрепанную в тяжелых боях 6-ю гв. танковую бригаду, создавали угрозу перехвата отходящей с Кавказа немецкой группировки, в попытке отрезать сдерживающие части противника. Естественно, на этом направлении он сосредоточил множество танков, очень активно действовала его авиация. Думаю, эта армия вряд ли могла сильно помочь правому крылу Северной группы войск СКФ. Действуя практически без танков, не имеющая хороших тылов, явно проигрывала в сравнении с мобильными танковыми частями противника: полками «Вестланд» и «Нортланд» дивизии СС. Важно отметить и то, что много бойцов в частях 28-ой армии погибли ранее в боях на рубежах реки Маныч, а пополнять эти части было нечем. Резервов не хватало. А если верить воспоминаниям жителей х. Каменный, то командование частей 28 армии на самом деле потеряло управление своими войсками по определенным ранее причинам. Но нельзя не когда забывать о геройство тех солдат кто не растерялся в этой ситуации и дал достойный отпор врагу. Бойцы 248 с. д., как приведено ранее, были награждены различными орденами и медалями. Всех их надо бы назвать поименно, но это просто невозможно сделать. В заключении нужно отметить, что создавшиеся условия, к сожалению, не дали выполнить полностью поставленную командованием Южного фронта задачу ни частям 28-й армии, 2-й гв. д., ни 51-й Армии, а именно отрезать пути отхода противника с Кавказа. Но своими героическими действиями они связали на этом участке фронта большую группировку гитлеровцев, нанеся ей существенный ущерб.

По неписанным законам войны крошечный хутор Каменный Мечетинского района вдруг превратился в эпицентр страшного огненного тайфуна, уносящего ежедневно тысячи жизней молодых парней, мужчин, вчера ещё певших: «До свиданья, города и хаты…» Вырваться из огненного смерча, свидеться с родными городами и хатами им было уже не суждено… А теперь попытаемся представить, что испытала худенькая шестнадцатилетняя девочка, которой казалось, что с приходом наших войск наконец забудется страшный период их отступления через станицу летом 1942 года. Затем, нашествие врагов, колонны наших голодных, израненных пленных солдат, оккупация, зверства фашистов и полицаев. Всё позади. Но тот непрерывный многодневный грохот на западе и кровавое зарево пожаров над хутором Каменный оставили свой прорвались через позиции немцев, и, вынеся раненых, вышли к поселку Манжуковский. Стрелковые батальоны первого эшелона также оказались в окружении. Они прорвали окружение противника на правом фланге в сторону ст. Мечетинской.

Всем войскам из окружения удалось вырваться лишь тогда когда на их левых и правых флангах нашим войскам удалось нанести по противнику удар в направление пос. Зерновое. Лишь только 3-го февраля наши войска вновь овладели х. Каменный. Важно отметить, что на 28.1.43 части 248-й стрелковой дивизии имели 5. 969 человек то после боев в х. Каменном, понеся невосполнимые потери, — 1.846 человек. (Ф-1533 оп-1 д-66).

По воспоминаниям бойцов 902 сп: «После боя мы увидели суровую картину. Тут и там лежали труппы наших солдат, а кругом разбитые самоходные орудия и разбитые танки. Мы нашли труп машинистки штаба полка Екатерины Андреевой. Страшно мучили её фашисты. Не добившись ничего, пригвоздили её к земле кинжалом». По неполным данным частям 248-й с. д. удалось подбить 19 танков и 2 автомашины. Многие бойцы и командиры дивизии были представлены к наградам. К орденам Красного Знамени были представлены мл. сержант Гудыменюк В.Г., ст. лейтенант Безродный А.Е., к ордену Красной Звезды наводчик орудия красноармеец Алтухов В.Д., ст. лейтенант Воробьев А.И., Орлов Н.А. и другие.

Важно отметить, что части 28-ой армии, двигавшиеся в основном на верблюдах и имея в своем составе всего одну потрепанную в тяжелых боях 6-ю гв. танковую бригаду, создавали угрозу перехвата отходящей с Кавказа немецкой группировки, в попытке отрезать сдерживающие части противника. Естественно, на этом направлении он сосредоточил множество танков, очень активно действовала его авиация. Думаю, эта армия вряд ли могла сильно помочь правому крылу Северной группы войск СКФ. Действуя практически без танков, не имеющая хороших тылов, явно проигрывала в сравнении с мобильными танковыми частями противника: полками «Вестланд» и «Нортланд» дивизии СС. Важно отметить и то, что много бойцов в частях 28-ой армии погибли ранее в боях на рубежах реки Маныч, а пополнять эти части было нечем. Резервов не хватало.

А если верить воспоминаниям жителей х. Каменный, то командование частей 28 армии на самом деле потеряло управление своими войсками по определенным ранее причинам. Но нельзя не когда забывать о геройство тех солдат кто не растерялся в этой ситуации и дал достойный отпор врагу. Бойцы 248 с. д., как приведено ранее, были награждены различными орденами и медалями. Всех их надо бы назвать поименно, но это просто невозможно сделать. В заключении нужно отметить, что создавшиеся условия, к сожалению, не дали выполнить полностью поставленную командованием Южного фронта задачу ни частям 28-й армии, 2-й гв. д., ни 51-й Армии, а именно отрезать пути отхода противника с Кавказа. Но своими героическими действиями они связали на этом участке фронта большую группировку гитлеровцев, нанеся ей существенный ущерб.

Ужасающий след. Подростки и старики Мечетинской, окрестных сел были призваны выполнять немыслимо тяжелую работу – сбор и захоронение останков павших советских воинов. То, что пришлось увидеть Анечке в Каменном, было настоящим адом на земле. С трудом разбираю магнитофонную запись.

Спустя семьдесят лет Анне Павловне пришлось почти наяву вновь возвратиться в разрушенный, сожжённый хуторок. Голос её прерывается, она плачет…

Знайте, люди, как это было. Этого нельзя забывать: «…на этой балке трупов было – не пройти. Хаты сгорели, одни трубы торчали. В хатах до самых подоконников солдаты мёртвые, обгоревшие, и вокруг всё телами усыпано. Страшно, неописуемо страшно. Нас, молодых девчат, старики на санях привезли из Мечётки собирать убитых, а мы все в кучу сбежались, в голос плачем, отойти боимся. Снег весь в крови, где рука, где нога, где полчеловека изуродованного, танком раздавленного. Накричались, а старшие просят: помогайте, девоньки, помогайте, родные. Надо. Силосная яма была, глубокая, длинная. В неё свозили обгорелых, закоченевших, изувеченных мёртвых солдат. Документы собирали. Где разбирали адрес, потом отсылали письма родным. Тяжко было видеть тела тех, с кем познакомились в Мечётке всего день – два тому назад. Плакали не переставая…»

Затяжная пауза в рассказе. Кажется, уже не Анна Павловна, а Анечка, та девочка, рассказывает о произошедшем в том, реальном для неё времени. Слёзы в её глазах, голос дрожит, и потому ещё больнее ей говорить. Жуткие подробности врезались в память. «В буркуне, над речкой – боец на корточках, молоденький, ружьё склонилось, шапка сбоку, ротик открыт, а глаза голубые-голубые… Как нам хотелось его отогреть, похоронить по-другому. Морозы сильные стояли, не смогли выпрямить, так и положили в общую могилу… Слоями старики выкладывали то, что от людей осталось, шинелями перекладывали изорванными, окровавленными. Никогда этого не забудешь, никогда!» Эти слова я передаю дословно. Так в магнитофонной записи. Остались её слова как заклинание, просьба к нам и будущим поколениям: не забывайте, какой тяжёлой ценой далась победа в той Великой войне.

 — В краю хутора часть фермы сохранилась. Четверо суток нас домой не отпускали, там и ночевали кое – как, по вечерам военные привозили еду. А какая еда, когда у всех перед глазами весь день кровавая картина. Не приведи Господи! Сколько жить буду, забыть такое не смогу. Со станции, с хуторов, тоже свезли людей собирать убитых солдатиков. К немцам мы не прикасались, старики их на бричках, а где и волоком утаскивали в какой – то яр.

Верблюдов, лошадей битых, мороженых было много, санитары из госпиталей приезжали, разрубали и увозили на питание. После такого ада домой вернулась другим человеком, закаменела вся. Мама с расспросами, а я плачу, остановиться не могу. И спать не могла, только задремлю – снова снится разбомбленный хутор и обгорелые тела в каждом окне. И траншея силосная, ужасная, куда их увозили. Я её не видела, боялась к ней подходить, но представляла в кошмарном сне.

Мы, с её дочерью Татьяной, не сговариваясь, находим повод прервать тяжелые воспоминания Анны Павловны. Нам, самим тяжко представлять тот хутор зимы сорок третьего года и всю округу, залитую кровью, заполненную тысячами мёртвых, изувеченных тел. А каково было ей, девочкам и мальчикам шестнадцати – семнадцати лет, вынужденным своими руками поднимать и сопровождать в последний путь практически своих сверстников, отдавших жизни в страшном противостоянии с врагом.

По предложению дочери переходим в кухню, садимся за стол, пьём чай с её любимым вишнёвым вареньем. Потом смотрим альбом с семейными фотографиями. На одной из них изображена она, Анечка, прекрасная в своей юности, просто лучащаяся светом любви. Казалось бы: есть ли на свете что – то более несовместимое, чем война и любовь? Как бы извиняясь за тот давний миг безмерного счастья, запечатлённого на снимке, Анна Павловна вновь возвращается в мыслях на семь десятилетий назад. Тихим голосом продолжает своё повествование…

А дальше со мной такое случилось… Молодая совсем была — семнадцать лет, а скорее — просто это судьба. Немцев погнали за Дон, в станице восстановили советскую власть. Почта заработала, кому письма с фронта, кому похоронка, кто радуется, а кто плачет. У нас разместили большую воинскую часть на переформирование после боёв. Много пушек, верблюды их тащили, а управлялись с ними калмыки или татары – смуглые, скуластые все. Вот там, где у нас магазин сейчас на углу, штаб остановился, рядом в пристройках солдаты с офицерами находились. Все молодые, шумные, — мы недалеко жили. Подруга, Зина, ко мне пришла – мы вместе в Каменном были, — сидим, слышим: баян у них играет, поют, смеются. Приглашает: пойдём, Аня, хватит с ума сходить, никого не вернёшь. И мама её поддержала. Пришли, а там танцы, кавалеров много, а девчат человек шесть всего. Нас сразу четверо приглашать идут. Я только собралась отказать, чтоб не обидеть никого, а он так развёл танцоров широко и как – то сразу оказалась я в его руках.

Он – это Петя. Лейтенант Пётр Сорока – так он представился. Вот верите, Гена, глазами мы с ним встретились и всё, даже не поняла, что со мной произошло. И сейчас, через семьдесят лет, объяснить не могу, что случилось: как огнём полыхнуло внутри. Баяниста в штаб вызвали, танцы закончились, а мы так и стоим, взявшись за руки. Отошли от магазина, там недалеко шелковица громадная росла, над ней остановились, и я вдруг сорвалась. Реву в голос, трясёт меня, всё пережитое в Каменном ему зачем — то пересказываю. Он не перебивает, приобнял, слушает, гладит по голове и молчит. Выговорилась я, наревелась, он тихо взял меня за руку и повёл домой. Я маленькая, а Петя чуть не на голову выше меня, рука тёплая — тёплая, сильная. У дома остановились, снова в глаза ему глянула и так легко, хорошо мне стало. Сама обняла его, вместо до свиданья — спасибо сказала. Закрываю калитку, он просит прийти назавтра к шелковице и время называет, когда будет свободен от службы. Мама встретила, светится вся: сразу два письма от папы с фронта пришло. И я, с красным от слёз лицом, но как на крыльях в дом влетела. До полуночи с ней просидели, письма несколько раз перечитывали, радовались: живой. А я ей о Пете рассказала, так, наверно, что сразу поняла она всё.

В ту ночь крепко спала, и снилось мне что – то доброе, мирное, впервые за полтора года с начала войны. И закружило нас так, что всё – всё разом ушло куда – то на второй план. Каждый вечер бежала я к шелковице, ждала, пока он освободится, и я смогу прикоснуться к нему. Мне нравилось в нём всё: как он говорит, смеётся, даже то, как он пахнет дымом казармы – печкой у них служила простая бочка с трубой. Мы тихо разговаривали, почти шептались, казалось, что я знала его давно – давно, он сразу стал для меня самым лучшим, желанным, родным. О любви как-то стеснялись говорить, надеялись, что впереди у нас будет много-много дней. А больше возьмёмся за руки, друг на друга смотрим и молчим. Днём у них какие-то учения проходили или подготовка, а вечером надену валенки – и к нему. Он шинель расстегнёт, укутает, дует мне на руки – тепло! Их часть в магазине, что на углу, квартировала, часовые, далеко уходить нельзя, команду ждали: вот-вот в наступление. Друг его хороший, Вася Терник, всё знал про нас, видно как-то отчитывался, что Петя на месте. О своих близких рассказывал мне. Он сирота, родители в 33-ем от голода поумирали. Его и двух сестёр дядя воспитывал, поднимал как мог. Старшая сестра на родине осталась, в селе Озёры, на Полтавщине. Средняя — Таня, в армии тоже, на каком фронте – неизвестно. Простой очень был и добрый. Был…

Умолкает Анна Павловна, долго сидит молча, чуть покачивая головой. Тяжело и больно ей возвращаться мысленно в то волшебное тепло под сукном шинели. Слишком жарок и жгуч тот ожог первой любви, не зарубцевавшийся до конца и через семь десятилетий. Святой и чистой любви! Спрашиваю осторожно: не остался ли адрес, письма лейтенанта, фотография? «Нет, Гена, ничего нет… Пачку писем и карточку маленькую, где он курсантом ещё был снят в Астрахани, — всё сёстры мои сожгли. Развожу руками, ахаю, поясняет: это было потом, через несколько лет после войны.

Я тогда уже замужем была. Муж хороший, умный человек, помогал всем, сёстрам очень нравился. Ревновали они, что ли, к Пете меня. Я четыре года, считай, дома не жила, учительствовала в Октябре, приезжаю как-то, а они натворили такое… 

Пьём чай, отдохнуть надо, перерыв сделать дорогой моей собеседнице. Через время она продолжает воспоминания.

«Утром шум, шум, завели танки на выгоне. Я к магазину. Верблюдов в их пушки впрягают, те орут, вырываются. Крик стоит, солдаты суетятся, повар еду раздаёт. Вася меня увидел, помахал рукой, Пете, видно, сообщил. Петя выскочил, меня за руку взял, убежали за амбар, целовались и плакали, плакали и целовались. О чём говорили – не помню совсем, как неживая была, било, как в лихорадке. Команды, команды… Он – уходить, а я руку не отпускаю. Припал ко мне: «Прости, прости», — шепчет. И о любви своей сказал, наверное, а я тоже. Плачу, шепчу ему: Люблю, люблю… Так и уходил с протянутыми ко мне руками. Двинулись колонной, Терник выскочил из строя и ко мне. Тоже целует: «Прощай, не грусти, сестрёнка», а я только на Петю смотрю, машу ему. Ребята кричат на Ваську, он догнал своих… и всё. Последний раз виделись. Последний раз… Вслед за своей пушкой, влекомой злыми упряжными верблюдами, ушёл на запад, унося под шинелью тепло молодого сильного тела, лейтенант Пётр Сорока из неведомого села Озёры, что на Полтавщине. Ушёл в горнило войны, храня в своём сердце так нежданно вспыхнувшую любовь. Так сложилось, ушёл навсегда, в вечность…

Уехал я от Анны Павловны, почти физически ощущая боль и тяжесть потери любимого человека. Жгла душу её фраза: «Нет ничего, Гена, понимаешь, ни-че-го нет». И её взгляд, полный боли. Вечером поднимаюсь в своё «гнездо», начинаю обзванивать друзей-поисковиков: Игоря Шмыгаля, Диму Санина, Толика Бочарова. Они профессионалы, низкий им поклон. Десятилетия жизни посвятили возрождению памяти, поискам останков наших соотечественников, павших на великой войне, возвращая из неведения их имена. Чуть не кричу: «Надо! Ройте, думайте, ищите! Верните святой женщине лицо любимого человека».

Завёл всех, пошли дни ожидания. Обсуждаем варианты поиска, наконец, выходим на такого же фанатичного поисковика из Подольска. Тот правдами-неправдами находит личное дело лейтенанта Сороки и тайно, прости, закон, переснимает его. Есть! Дальше дело техники. Карточка увеличена, заведена в рамку.

С бесценным подарком снова еду к своей героине. Пока дочь Татьяна ставит самовар, мы радуемся новой встрече, говорим о чём-то земном, каждодневном. Сдерживаю желание немедленно порадовать Анну Павловну, чтобы как-то подготовить её к этому. Прошу продолжить рассказ о судьбе любимого.

— Потом шли письма. Больше короткие, на коленке Петя писал: «Жив-здоров, вышел из боя». Одно или два было больших, душевных. О любви писал, целовал, вылизывал словами». — Так и сказала Анна Павловна: «вылизывал». Чуть не состоялась ещё одна встреча с ним: — В 43-ем году, в декабре, получаю телеграмму: «Я на станции Лиски. Приезжай, Аня». Что делать? Как тут быть? Мама знала всё о нас, жалела меня, ехать не запрещала, но не советовала, ведь пока доберусь, его перевести в другое место могут. Директор школы тоже: «Война есть война. Завтра на другой фронт перебросят, ведь он себе не хозяин». Так и получилось. Через два дня снова телеграмма: «Если не выехала, пожалуйста, не выезжай».

По его просьбе пошла я к фотографу – была на базаре его будка – сфотографировалась, отправила ему карточку. Вот такую. У меня одна как – то сохранилась. Аттестат свой мне пересылал, эти деньги нам здорово помогали. А как освободили его село, извинился: старшая сестра умерла при родах, детишки остались, им помогать надо. А мне повторял часто: «Учись!» Ещё писал: «Аня, могут прислать на меня похоронку, не верь, не спеши. На войне такое бывает: ранен, в госпиталь увезли, а писарю в список дали – убит. Не спеши, жди».

Повторяет Анна Павловна врезавшиеся в её память слова. Сама говорит об этом: «Как отпечаталось». Война, разруха, голод, кровь… и такая любовь! Татьяна знает, с чем я приехал на этот раз, по моей просьбе включается в разговор. На вопрос её: «Мама, а ты бы узнала сейчас Петра на фотографии?» — возмущённое восклицание: «Таня!» Кладу на стол первый документ: биографические данные воина. Надевает очки, вчитывается. Вторым изучается наградной лист капитана Сороки П. К.: «Обеспечил успешное действие батареи. Под его непосредственным руководством огнём уничтожено 20 пулемётных точек, 13 автомашин, (?) количество танков, дотов, пехоты, потерянных противником от умелых действий зам. командира дивизиона». Геройски бил врага! По заслугам награда – орден Отечественной войны 2-й степени.

Ещё с большим интересом принимается учётная карточка офицера. Вглядывается Анна Павловна в крошечную фотографию, увлажняются её глаза. Я не выдерживаю, открываю портфель и ставлю перед ней большой портрет в рамке (копия маленького снимка курсанта от 10 июля 1941 года). Конечно же шок…

И у меня от волнения голос пропал, больно видеть, как она выглаживает его юное, такое памятное и родное ей лицо дрожащими руками. С губ срывается не стон, не то вздох: — О-о! То отводит, то приближает к глазам фотографию, с трудом выговаривая его имя: — Петя, Петечка… — И плачет почти беззвучно с тем же безнадёжным вздохом. Жаль, безмерно жаль незабвенную Анну Павловну, вновь почти наяву пережившую встречу с первой любовью, яркой, обжигающей, трагичной. Потом были слова благодарности, пересмотр всех документов, уточнение деталей и дат. Прошу разрешения сфотографировать её с портретом. Такой глубоко расстроенной, но вместе с тем и по-особому счастливой и просветленной запечатлел её в этот миг мой аппарат. Видимо и у меня от пережитого руки дрожали, снимок получился не совсем четким. Позже переходим к столу. Анна Павловна угощает чаем с её любимым вишнёвым вареньем. Вид у неё умиротворённый, так бесконечно важна была ей эта встреча с прошлым. Взгляд просветлел, лицо разгладилось. Нет-нет, да и поглядывает она на так дорогую её карточку и вдруг начинает читать стихи.

 Читает без запинки, тихо, проникновенно, видимо, очень близки ей эти душевные печальные строки. Вдруг стало сложно нам с Татьяной продолжать беседу, ком в горле, впору самим заплакать, так ясно представилась трагедия потери любимого человека. — После освобождения станицы пошла я работать учётчиком МТС. Шапка военная, сапоги, курточка кожаная, та, что на фотографии, дразнилка ко мне прилипла: «артистка». Потому, наверно, что светилась вся, жила его письмами и надеждами на встречу. Сама себе сочиняла, как мы с Петей красиво жить будем. В первых числах апреля, терны уже зацвели, жаворонки запели, прихожу домой, а мама на ступеньках сидит, сгорбившись, колени обняла, и конверт в руках держит. Глазами встретились и обожгло всё у меня внутри. Петя… Мысли закружило, как воронкой куда – то меня затягивает, я сопротивляюсь: это не со мной. Это не со мной! Жизнь моя оборвалась. Упала рядом на крыльцо, онемела, ни спросить, ни сказать ничего не могу. Как – то затащила меня мама в дом, я кричу, вою, трясёт меня всю…

Прервала свой тяжкий рассказ моя дорогая собеседница, растревожил я её своими подарками из прошлого. В учётной карточке капитана Сороки Петра Кирилловича последняя запись: «Убит 18.03.1944 г. Похоронен в с. Шурупки К-Подольской области». Из той же карточки: «Родился 20 февраля 1921 г., вступил в Красную Армию в 1939 году». Краткий, совсем краткий миг жизни…

Как и просил солдат, не поверила Аня пришедшей похоронке, не могла поверить. Но вслед ей прислал письмо фронтовой друг Петра Иван Глыбовский. В нём – горькая правда: немецкий снайпер попал в бензобак машины со снарядами, в которой находился Пётр, зам. командира артиллерийского дивизиона. Возможности остаться в живых не было. О том же позже написал дядя Петра, потом пришёл фронтовой треугольник от его сестры Тани. Зная о любви брата, с надеждой спрашивала она, не родился ли ребёнок от родного человека. Рассказывает об этом Анна Павловна несколько смущённо: «Не было у нас ничего такого, Гена. Откуда ребёночек…

Сорока Петр Кириллович Сорока Петр Кириллович 1920г.р. Звание: капитан, зам командира 112-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона в РККА с 10.1940 года Место призыва: Кишеньковский РВК, Украинская ССР, Полтавская обл., Кишеньковский р-н Место службы: 112 оиптд 99 сд 1 гв. А 1 УкрФ Дата подвига: 24.12.1943-28.12.1943 Орден Отечественной войны II степени Фронтовой приказ ВС 1 гв. №: 11/н от 08.02.1944 Сорока Петр Кириллович __.__.1921 Место рождения Полтавская обл., Кишеньковский р-н, с. Озеры Дата и место призыва Кишеньковский РВК, Украинская ССР, Полтавская обл., Кишеньковский р-н Последнее место службы 99 сд Воинское звание капитан, зам командира дивизиона Причина выбытия убит Дата выбытия 18.03.1944 Первичное место захоронения Украинская ССР, Тарнопольская обл., с. Шурупки Название источника донесения ЦАМО Номер фонда источника информации Номер описи источника информации 11458 Номер дела источника информации 332 24

Жаль… — Подняла она на меня свои голубые глаза, повторила со вздохом: Бабка я уже старая, Гена, 86 лет, а жалею!» Остаётся лишь преклониться перед светлой любовью, бережно пронесённой в памяти через десятилетия… Чувства к молодому лейтенанту, испытанные в юности, Анна Павловна не скрывала от мужа. Повторяла: «Умный, правильный был человек, всё понимал и терпеливо ждал, когда полюблю его, и дождался, хоть и не так скоро. Другой уже любовью, разумной…» Спасибо Илье Трофимовичу Никоновиченко, мужу Анны Павловны, что не оскорбил свою жену ревностью к погибшему. Сам прошёл дорогами войны от первого до последнего её дня, судьба уберегла его от смерти на этих дорогах.

Ещё об одном эпизоде уже семейной жизни вспомнила Анна Павловна: Троица, в землянке пол травой усыпан, чобором пахнет, мы с Илюшей прямо на траву одеяло бросили, лежим, Вовка, сын, по нас ползает, теплынь, хорошо так. Вдруг Илюша возьми и спроси: «Аня, а если бы Петя сейчас в окно заглянул, что бы ты сделала?» Я врать не умею, подумать даже не успела, а уже сказала: «Осуждай — не осуждай, а выпорхнула бы в окошко и ушла за ним хоть на край света».

Улетела Аня, незабвенная Анна Павловна… В апреле 2013 года, в светлый праздник Благовещения, в канун цветения её любимых вишен, оборвалась жизнь. Так хочется верить, что где-то там, в райских кущах, а обоим им точно уготовано место в раю, парят рядом их бессмертные святые души – Петра и Анны.

Вечная им память…